Горе и радость, страхи и надежды в сложнейшие военные годы жители Горького порой могли доверить только личным дневникам. К сожалению, до нас дошли единичные примеры таких записей, но тем ценнее они для потомков. Nn.aif.ru прочитал некоторые из них.
Труба буржуйки в форточке
Один из самых полных личных дневников, дошедший до наших дней, вёл уроженец Нижегородской губернии Геннадий Евгеньевич Изюмов. К началу Великой Отечественной войны ему 54 года. Изюмов пережил Первую мировую войну и Октябрьскую революцию. Ещё в царской России он получил юридическое образование, потом преподавал словесность и латынь в разных горьковских вузах.
«Когда Изюмов начал писать дневник, он объяснил: «Мне опять приходится быть очевидцем таких исторических событий, которые в истории ещё не бывали, и я решил хотя очень кратко записывать происходящее, — рассказывает заведующий сектором по научной работе филиала „Нижегородский кремль“ Нижегородского историко-архитектурного музея-заповедника Елена Макарова. — В записях Геннадий Евгеньевич очень скрупулёзен, благодаря ему мы, например, можем отслеживать динамику роста цен на продукты».
Ещё один горьковчанин, автор дневника военных лет, дошедших до наших дней, — заместитель главного инженера Горьковского автозавода Василий Лапшин. По словам Елены Макаровой, судя по записям, Василий Алексеевич был человеком деловым, энергичным и оптимистичным.
Сохранился и дневник инженера завода «Красная Этна» Ивана Харкевича. Записи Харкевич начал вести ещё в начале 1930-х годов, когда работал на автозаводе, тогда он чудом избежал ареста, поскольку попал в больницу.
Интересны и личные записи автозаводского художника Ильи Иосифовича Пермовского — он рассказывает о жизни города до конца 1942 года.
Фактически люди документируют прожитые дни в тыловом Горьком. Вот строки Геннадия Изюмова: «11 февраля, 1942 год. Ночь прошла спокойно. Вьюга продолжается, намело целую гору снега. Никаких мер к очистке улиц не принимается. В доме у нас уже третий день не работает водопровод, уборные. Дом не отапливается. И только рефлектор нас спасает. Голод нависает. На рынке ещё стало всё дороже».
Действительно, первая военная зима в Горьком выдалась очень холодной, столбики термометра опускались ниже — 37 градусов. Все энергетические мощности направлялись на работу производств, на жилые дома и другие учреждения их уже не хватало — трубы лопались от мороза. Горьковчане прямо в квартирах устанавливали печки-буржуйки, выводя их трубы в форточки. Многие так отапливали жильё до конца войны.
С сожалением пишет Геннадий Изюмов о повсеместном разрушении городского хозяйства. В апреле 1944 года он сообщает, что обвалился карниз с одной стороны здания педагогического института. Кусками извёстки убило одну студентку, а вторую — ранило.
Лапша без признаков жиров
Отдельная тема — это питание. «В воскресенье был колхозный базар. У ворот рынка собрались тысячи людей, прибывали новые тысячи из Гнилиц, Канавина... Люди давились, чтобы получить почти даром мясо, — пишет художник Пермовский. — Даром, потому что на рынке мясо 250-300 руб. кило. Колхозники же продавали мясо по 20-30 руб. В Канавине на рынке корова стоит 35 тысяч руб. Появился хлеб, наполненный торфом, те есть мякиш вырезается, а в пустое место насыпается торф». Так жестоко обманывали покупателей.
Геннадий Изюмов в 1942 году жалуется, что с продовольствием положение тяжёлое, самого автора силы покидают буквально с каждым днём, и он едва передвигает ноги даже с утра. «Сегодня был на Мытном рынке. Купил 1 кг картофеля — на счёт 8 штук, за 50 руб.», — добавляет Изюмов. Зарплата его была 450 руб. — хватило на девять кило картошки.
Инженер Иван Харкевич подмечает, что на заводе, где он трудится, весь народ сильно сдал телом, что особенно трудно для некоторых рабочих. Людей кормят на предприятии, но дают «лапшу без признаков жиров и овощей». Но сравнивать положение дел с продуктами в Горьком с ужасами осаждённого немцами Ленинграда, конечно, нельзя, добавляет автор.
«Высокопоставленный инженер Василий Лапшин не слишком любил писать о бытовых вопросах, но к концу войны проблемы с питанием коснулись и его семьи, — продолжает Елена Макарова. — Лапшину пришлось продать свои часы и выставить на продажу американский костюм. Василий Алексеевич в 1935 году ездил в США в командировку изучать автомобильное производство и очень гордился костюмом...».
«В этом месяце вынужден в столовую на заводе не ходить. Только завтрак беру, обед и ужин буду получать сухим пайком, — пишет инженер. — Ребята мои (имеется в виду семья, — Ред.) сидят на капусте и картошке, а я буду в столовой питаться хорошо — это как-то эгоистично».
Горьковчане имели право получить землю под огороды. Но порой сохранить хороший урожай не удавалось. Об этом с сожалением тоже пишет инженер Лапшин.
«Начался настоящий ад»
Конечно, люди испытывали ужас от пережитых бомбардировок города. Так, художник Илья Пермовский делится впечатлениями о налёте вражеской авиации на Автозавод в ноябре 1941 года. Пермовский вспоминает: сначала никто не придал значения, когда над крышами домов пролетел самолёт, — рядом аэродром. И вдруг последовал тяжёлый глухой взрыв. Люди выбежали на улицу и поняли, что немецкий самолет бомбит автозавод. «Началось!.. Проносилось у нас в голове. Было жутко от сознания своей беззащитности», — делится эмоциями Пермовский.
В другой раз художник пишет, что внимание фашистского лётчика привлекла высокая труба заводской фабрики-кухни. В результате авианалёта тогда погибли семь человек, десять были ранены...
Геннадий Изюмов описывает страшные события ночи 22 июня 1943 года. Радио несколько раз транслировало сигнал воздушной тревоги. Это делалось лишь в случаях прорыва на Горький большого количества немецких самолётов. «Начался настоящий ад. Орудия гремели, и всё сливалось в ужасный, сплошной гул. Осколки снарядов, как горох, сыпались на крыши», — пишет Изюмов.
Инженер Иван Харченко рассказывает, что его дочь, восьмилетняя Наталка, проспала всю бомбардировку в июле 1943 года. «Тоненькая шейка и улыбающееся личико, тронутое летним загаром. Весёлые глаза вызывают у меня в горле спазм и слёзы подступают к глазам. Что-то готовит нам судьба», — пишет отец о дочери.
В нескольких дневниках рассказывается: в самом центре города, на улице Жуковской (сегодня это улица Минина), во двор дома № 5 в последнюю бомбардировку города упал неразорвавшийся зенитный снаряд. Ребята в возрасте 10-12 лет заинтересовались. Один мальчик поднял его и бросил на асфальт. Снаряд разорвался. Три ребёнка погибли на месте, двое получили тяжёлые ранения и умерли в больнице. Ещё трое были ранены легко.
Кстати
Как прошёл в Горьком День Победы, 9 мая 1945 года, рассказывают Геннадий Изюмов и Василий Лапшин.
«Только в 3 часа 10 минут утра по местному времени Москва сообщила о капитуляции Германии. Сообщение это не было сопровождено, как можно было ожидать, никаким салютом, — разочарован Изюмов. — День прошёл тускло».
Оптимист Василий Лапшин описывает, что в ночь с 8-го на 9 мая все ждали капитул 538 яции Германии. Настроение у людей было приподнятое. В три часа ночи автор дневника уже спал, но его разбудили звонки с поздравлениями от знакомых. Потом по городу начали раздаваться выстрелы, в небе взрывались ракеты. Так горьковчане 80 лет назад отмечали Победу.
Действующий храм и бункер Сталина. Как жил и сражался тыловой Арзамас? 
Застывшая музыка Победы. Кто возрождал из пепла опалённые войной города 
Немые свидетели. Как жил тыловой Горький в сороковые-роковые 
Чёрные крылья над Горьким. Три года фашисты бомбили город